Догматов вероучения о Поединке, организаторе сети школ-лабораторий для экспериментов над людьми.
Мамай — ученый Старших Братьев, ученик Германа Зорга, исчез во время
Вспышек в Киммерике.
Руфь — одна из Зениц на Матери Ветров, подруга и доверенное лицо Сфены.
Первой Зрачки Станции.
Сфена — Первая Зрачок — глава службы разведки Станции Старших
Братьев. Талавир — Старший Брат, который в результате трагического случая много лет находился в коме на Матери Ветров .
Ак-Шеих
Азиз-баба — старейшина Ак-Шеих.
Аслан — внук Азиза-бабы.
Бекир — сын Ма.
Гера Серов — официальный бей Ак-Шеих.
Гуль — засоленная, обитающая в аиле Азиза-бабы, но не его родственница.
Верит, что Азиз-баба нашел ее в Деште.
Кебап — внук Азиза-бабы.
Ма — официальный врач Ак-Шеих.
Ниязи — внук Азиза-бабы.
Тетя Валька — официальная ведьма Ак-Шеих.
Акинджии
Близнецы — дети Саши Бедного.
Джин — член банды акинджиев Саши Бедного.
Саша Бедный — бей акинджиев в северном Деште.
Скифянка — член банды акинджиев Саши Бедного.
Шейтан — член банды акинджиев Саши Бедного.
Подземный город Кара-Тобе
Джанике-ханум — жительница подземного города.
Кемаль-шейх — духовный лидер и старейшина Кара-Тобе.
Армия чудовищ
Болбочан — бей одного из подразделений-юртов Армии чудовищ.
Генерал Григоренко-второй — выборный руководитель Армии чудовищ. Пришел на замену основателю армии — генералу Григоренко-первому.
Сейдамет — боец юрта Болбочана.
Шипохвост — боец юрта Болбочана.
Послесловие. Голос из оккупации
Очень давно готы нацелились на Крым (он еще не носил такого названия), но не смогли переправиться: то, что мы называем и считаем искусственным «перекопом», в их времена было мелким морем, и наоборот — «естественный» перешеек насыпан потом человеческими руками. Тогда в первый раз проявился мифический дуализм Крыма. Навели мосты через болотное море — достаточно глубокое, чтобы не перейти, и достаточно мелкое, чтобы не переплыть. Мосты упали и разделили могущественное племя: одни попали на
«остров», остальные остались на материке, третьи пропали без вести. Но для тех, кто оказался с обеих сторон на суше, противоположная сторона стала потусторонним. Это отражено в готских песнях, которые потом веками пели «красные готские девки». И то же произошло с нами, крымчанами, в 2014 году. Остров Крым — не такой, каким его видел московский диссидент, а существующий в старом и новом мифах — влечет к себе тех, кто его не достиг, и служит тюрьмой для тех, кто на нем прозябает. Но стоит поменяться местами — пройти «перекопы», проплыть мифическим морем, — сразу поменяются и взгляды.
"Ни с тобой, ни без тебя не могу", — говорили римляне.
Девять лет прошло с первой фазы войны за Крым. Я, по одну сторону от силового поля, читаю произведение о Крыме, написанное в потустороннем мире. Девять лет
это ровно столько, сколько утекло от начала осады Трои, когда произошли события бессмертной
"Илиады".
Роман о Крыме Светланы Тараториной похож на сон, даже отрывки сна.
Но спит не автор — спит сам Дешт (так назван Таврия). В художестве нечасто фигурирует степной Крым, хотя именно он составляет три четверти полуострова.
Романтично настроенные туристы-писаки видят экзотику моря и гор, кое-кто даже умудряется попасть в «дебри и джунгли» и успешно там «заблудиться».
Как скрытая часть айсберга, степной Крым касается только глубоких и раненых душ. Первым, кого вспоминаю, был Адам Мицкевич: его незабываемый
«сухое пространство океана», которым между кораллами сорняка ныряет телега.
Этот мир увидела и автор романа «Дом соли». Дешт перенесен во времена апокалипсиса, зеленые луга остались в стихах. А проводником созданного людьми ада служит второй певец Дешту — коктебельский символист
Волошин.
Степная мифология настолько древняя и настолько непохожая на декоративные красоты побережья, что просто не должно сильно измениться даже из-за такой мелочи, как конец света. Киммеринцы (так в романе называются крымчане
крымские татары) — такие же части того сухопутного океана, как соль — розовая, белая, желтая, — по ней ходили чумаки.
Древний обряд вызывания дождя — это лишь маленькая дверь в прошлое, и читатель проваливается в воронки времени, попадает то в эпоху красного террора, то в средневековый Крым, то во времена догреческой страны тавров, которые поклоняются кровожадной Деве.
Золотая Колыбелька — артефакт, который о нем известен из древних мифов, — становится неуловимой и очень желанной вещью, а охота на нее мотивирует каждого, кто любит простые решения сложных проблем. И как водится, в погоне за желаемым впереди всегда преступники — большие и мелкие.
Быстро обращаешь внимание, а потом и привыкаешь к тому, что персонажи романа озабочены прежде всего чисто физическими чувствами и размышлениями. Мутации, химия, хирургия, стихии, мясо, выживание… Жаль это признавать, но представлен психологический портрет «рядового крымчанина», который удалось схватить автору — схватить, может быть, даже точнее, чем хотелось бы.
Другая грань свойства — это одержимость идеями как основная черта практически каждого героя романа. У одних это удалось в полной мере, у других, эпизодических, — подчеркнуто, порой одной фразой, однако и этого достаточно. Это опять-таки зеркало современных крымчан — таких, которыми их еще застала автор и которыми и сейчас, в оккупации, наблюдаю их я.
В 2014 нам обоим (позволю себе высказаться и за Светлану) пришлось увидеть множество личных маний, что они толкали крымчан на измену, доносы, удары в спину. Это были очень меркантильные мотивы: давняя неприязнь к соседу из-за чуть ли не кайдашевской груши, семейных распрей, имущественных, служебных, наследственных; это могла быть просто ненависть к людям, паркующимся под окнами (или, наоборот, к тем, чьи окна выходят на твою нелегальную парковку). Это гротескно и заодно убедительно воплотила автор в
